Найди свое счастье - Страница 32

Но позже она стала догадываться, в чем дело. Легкая атлетика не коллективный вид спорта, если не считать эстафету, соревнования носят индивидуальный характер. Вне сомнения, Тед преуспевал там, где он делал все сам и для себя.

— Но почему легкая атлетика? — поинтересовалась она. — Не могу вообразить, что многие из мальчиков сказали бы: "Я хочу быть звездой легкой атлетики, когда вырасту".

Тед тоже сомневался в этом, но ведь не многие мальчики растут в тех условиях, в которых пришлось вырасти ему.

— В нашей округе, — усмехнулся он, — просто необходимо было иметь быстрые ноги. Иначе ты рисковал быть арестованным или подстреленным, если не хуже.

Что могло быть хуже для подростка, пыталась сообразить она, чем быть арестованным или подстреленным? Нечто совершенно чуждое той жизни, которой жила она.

Вдруг посерьезнев, он продолжил:

— Я рос в довольно суровом районе Балтимора. Такие места показывают по телевидению — в Нью-Йорке или Майами, в Чикаго или Бостоне. Они практически одинаковы. И выглядят, как зоны боевых действий. Половина зданий приговорена к сносу, и вторую половину следовало бы приговорить к тому же. Витрины магазинов забиты досками, стекла разбиты, половина жителей прозябает без отопления и воды. Трущобы. Правильное слово. Трудно представить, насколько подходит это название, пока не поживешь там.

Дорис судорожно проглотила ком в горле. Она давно подозревала, что до своего поступления в морскую пехоту он вел нелегкую жизнь. Этим, должно быть, объяснялась его заметная зрелость среди одногодков и даже взрослое выражение глаз, которое преследовало ее с самой первой встречи.

— Я начал бегать еще пацаном. Это позволяло мне найти занятие вне дома, а при моем-то отчиме это было главной заботой. Поблизости не было ни одной беговой дорожки и оставалось бегать по улицам. Я открыл, что в нескольких милях в любом направлении существовал совершенно иной мир — такие места, о которых даже не подозревал. Бегая, я мог быть кем угодно и откуда угодно. И уже не чувствовал себя несчастным ребенком из бедного района. Это было освобождением, бегством от жизни, которую никак не назовешь приятной.

— А от чего ты убегаешь сейчас?

— Я пытался в течение десяти лет убежать от тебя, от Грега, от самого себя, но это не срабатывает и ничего не меняет. Это было первое, чему я научился, когда мне было десять лет. Когда останавливаешься, оказываешься там, откуда начинал бежать. Бег никуда тебя не приводит.

— Ну, не знаю, — соскользнув с краешка стола, она слабо улыбнулась. — Он привел тебя в такие места, о существовании которых ты даже не подозревал. А самое важное… — Она сделала паузу, пока переворачивала мясо на решетке, потом присела на корточки рядом с его стулом и взяла его за руку. — Самое важное, что бег привел тебя сюда.

VI

Утром в воскресенье, когда Дорис еще только одевалась, зазвонил телефон. Поскольку Тед должен был вот-вот заехать за ними, она вышла в коридор и наклонилась над перилами на верхней площадке лестницы, чтобы лучше слышать голос дочери. Она надеялась, что это был не Тед, что он не отменял и не откладывал поездку. Она жаждала увидеть его вновь.

Вчера был необыкновенный день. Он обнимал ее, улыбался, признался, что любит ее. Господи, он даже разоткровенничался, поделился с ней своим нелегким прошлым.

И ей было любопытно, что принесет сегодняшний день.

— Эй, бабуська! — донесся снизу детский голос. Дорис вздохнула с облегчением — это звонила ее мать.

Она уже повернулась, чтобы пойти в ванную комнату, когда ее остановили слова дочери:

— Мы сегодня будем завтракать с Хэмфри, новым маминым другом. Он скоро заедет за нами. Он никогда не опаздывает. Он морской пехотинец, а им не разрешают опаздывать, ты знаешь. Он куда-то повезет нас, а потом я не знаю, что мы будем делать.

— Благодарю тебя, дочка, — пробурчала Дорис, входя в ванную комнату. Теперь мать будет любопытствовать, что это у нее за новый "друг", постарается разузнать все о нем, задаст миллион вопросов в той тревожной манере, которая всегда проявлялась у нее, когда возникал разговор о каком-либо мужчине, едва появившемся на горизонте.

Иногда ей казалось, что мать против нового замужества и хочет, чтобы она провела остаток своей жизни вдовой, верной Грегу, тоскующей о своей единственной истинной любви и чахнущей от одиночества. Ее устраивало нынешнее положение вещей: взаимоотношения Джеймсонов, Тейлоров, Дорис и Кэтрин. Если же она вновь выйдет замуж, ее новый избранник и его семья — если таковая окажется — нарушат существующий баланс. Тейлоры будут вытеснены со своего естественного места, и матери — Дорис была почти уверена — не понравилось бы это.

Она сказала однажды родительнице, что не дает ей поводов для беспокойства. Те немногие мужчины, с которыми она встречалась в недавние годы, не представляли какой-либо опасности для взаимоотношений Тейлоров и Джеймсонов. Ни один из них не вдохновил ее даже на подобие той дружбы которая была у нее с Грегом; ни один из них и близко не подошел к тому, чтобы пробудить в ней ту страсть, которая влекла ее к Теду.

Но когда она говорила это матери, Грег давно уже был мертв, а Тед оставался лишь мечтой из прошлого.

Но сейчас он вернулся.

Глядя на свое отражение в зеркале, она забрала волосы назад и закрепила их тяжелым деревянным гребнем. Потом побрызгала на себя духами и стала надевать свои "драгоценности": серьги из китового уса, маленькую дурацкую булавку на грудь, часы на левую кисть и золотую цепочку — на правую. В белом керамическом блюдечке, в котором хранились часто надеваемые украшения, осталось только обручальное кольцо.