О Господи, это было бы уж слишком!
Голос дочки прервал горестные размышления.
— Он оставался бы морским пехотинцем?
Сделав несколько глубоких, успокаивающих вдохов, Дорис открыла глаза.
— Не думаю. Он собирался уволиться, когда кончится его служба по контракту, и работать в конторе своего отца.
— И мы бы жили в Флоренсвилле?
— Там или переехали бы в Майами.
Кэт подумала немного, потом сморщила нос.
— Тогда мы жили бы близко к пляжу и аквариуму, но Уэст-Пирс мне нравится больше. — Он пододвинулась и прижалась к матери. — Он бы научил меня, как лучше бросать бейсбольный мячик, правда?
Дорис поцеловала ее в макушку.
— Наверное.
— Но и Тед тоже может научить меня.
— Мне кажется, что ты и так здорово бросаешь мячик, лучше любого мальчишки в округе.
Кэт привстала, чуть отклонила голову и, сощурив хитренькие глазки, с подначкой ответила:
— Всегда остается возможность для совершенствования, миссис Тейлор!
Довольная остроумным ответом юной почитательницы бейсбола, мать рассмеялась.
— Тебе подойдет роль школьного наставника, детка. Может, ты станешь учителем, когда вырастешь?
— Только не я. Слишком это нудно.
— А что тебе кажется более увлекательным?
— Да что угодно, — сухо бросила Кэт. — Может, я стану тренером по бейсболу. Или детским врачом. А лучше я буду морским пехотинцем. — Тихим, задумчивым голосом она добавила: — Как папа.
Не в состоянии продолжать разговор про пехоту, Дорис решительно поднялась.
— Пора баиньки, моя дорогая. Иди почисть зубы, а я приготовлю тебе постель.
— Всего только десять, ма.
— Давай-давай, — прогнала она дочь, потом прошла по коридору в ее комнату.
Еще одно стеганое одеяло Элизы Джеймсон украшало кровать — геометрический рисунок самых разных цветов. Дорис сняла его, сложила и бросила на плетеный стул в углу. Кэт обладала горячей кровью, и все ее покрывала оказывались в конце концов на полу. Как и любимые мягкие игрушки, с которыми она спала до сих пор — заяц с оторванным ухом, лохматый медвежонок и гривастый лев, которого ей привез из Кении брат Грега.
В ванной комнате через коридор шумела вода. Дорис устало опустилась на постель и вдруг увидела портрет морского пехотинца.
Когда Кэтрин достаточно подросла, Дорис предложила ей на выбор несколько фотографий Грега. Дочь выбрала именно эту, где он был снят после возвращения из военного лагеря. На нем была парадная голубая форма, и он выглядел таким гордым и торжественным, каким только и мог быть недавний новобранец, обрядившийся в новенький мундир.
Его поступление на службу в морскую пехоту без предварительного совета с ней огорчало, свидетельствуя о небезупречном отношении к близкому человеку. Влюбленный мужчина не принимает подобных решений — подрядиться на целых четыре года, не посоветовавшись с любимой девушкой. Но в свои восемнадцать она была наивна и безрассудна.
Чего бы он ни захотел, все ей было по душе. И он воспользовался этим. Бывало, они не виделись месяцами. Не занимались сексом, пока не поженились. Откладывали бракосочетание до того времени, когда он покинет службу. Поспешная свадьба состоялась перед его неожиданным отбытием в Корею. Все решения принимал он, а она лишь беспрекословно подчинялась.
Но подарить свою девственность его лучшему другу — это она решила сама. Заметил ли Грег в их брачную ночь, что она не целомудренна? Ей думается, что нет. Он не казался одухотворенным или разочарованным. Не сказал ни слова, не сделал ни намека.
Хэмфри-то определенно раскусил, что она была невинна.
Какое-то безумие увлекло ее в постель с ним. Любопытство? Страсть? Она улеглась с ним под мамино стеганое покрывало и с содроганием ждала. Сама не знала, чего именно, может, ответной страсти, такого же свирепого желания.
И она получила желаемое. Но никак не ожидала его трогательной нежности, трепетных ласк. Не ожидала ничего, столь подобного обоготворению…
Она и не подозревала, что Тед, холодный, жесткий, сдержанный Тед может быть так горяч, нежен, порывист…
Протянув дрожащую руку, она коснулась стекла, провела пальцами по снимку и прошептала:
— Я сожалею, Грег. Сожалею, что была тебе неверна, нечестна с тобой. Но больше всего…
Она оборвала себя посреди фразы, когда открылась дверь ванной комнаты и Кэт зашлепала босыми ногами по коридору.
Больше всего Дорис жалела, что вышла за него замуж.
Тед устало опустился на софу, откинул голову назад и со вздохом облегчения закрыл глаза. Он в хорошей форме, в лучшей, по крайней мере, чем большинство мужчин его возраста, но сегодня вечером у него болели все мышцы тела. Ломило ноги и плечи, шея не поворачивалась…
Результат марш-броска с полной выкладкой в тридцатиградусную жару.
Десяток лет назад двадцатимильная пробежка по лесистой местности на родной базе была для него все равно, что прогулка по парку. Дистанция осталась той же, скорость не стала более высокой и местность не изменилась. Разницу составили прошедшие годы.
Он медленно наклонился, чтобы развязать шнурки на ботинках. Едва он справился с одним, как в дверь постучали.
— Проваливайте, — пробурчал он. Какой-нибудь сборщик пожертвований или кто-то еще, не менее назойливый. Он пока не познакомился со своими соседями, не получает никакой почты, кроме счетов, а со службы могли бы позвонить по телефону. Никто и не знает, где он живет.
А из знакомых — разве что Дорис.
Он заставил себя встать, кривясь от пронизывающей все тело боли. До двери было всего лишь несколько шагов, и он сделал их весьма осторожно. Повернул замок, распахнул дверь и в тот же миг почти забыл, в каком он ужасном состоянии.