— Хэй, Тед, — смущенно улыбнулась Дорис. — Может, я не вовремя?
— Что случилось?
Ее улыбку сменила виноватая гримаса, в глазах появилось настороженное выражение. Он поднял руки, как бы выражая приятное удивление и радушие.
— Заходи, Дори.
Как и в прошлый раз, она прошла на середину комнаты и остановилась. Очевидно, она зашла прямо с работы. На ней были бледно-желтая льняная юбка и блузка с кружевным воротником цвета созревшего апельсина, стянутые назад волосы закрепляла желтая лента. И пахло от нее восхитительно. Он почувствовал пьянящий аромат духов, когда прохромал вслед за ней к софе. А как прекрасно благоухала она в ту давнюю ночь — так сладко, так возбуждающе, и была чертовски хороша. И невинна, пока он не прикоснулся к ней.
Дорис озабоченно взглянула на хозяина.
— С тобой все в порядке?
— Сегодня батальон совершил марш-бросок. Двадцать миль, меньше чем за четыре часа. — Он осторожно сел, стал развязывать шнурки на втором ботинке, и, освободившись, наконец, от него, громко выругался.
Прежде чем он сообразил, что происходит, она подошла к нему и опустилась на колени. Потом высвободила его носок из-под резинки, стягивающей брючину, и стянула с ноги. Опустив стопу оторопевшего Теда на пол, она проделала то же самое со второй ногой. Было нечто странно интимное в этой женщине, стоявшей на коленях и снимавшей с него носки. Пришло яркое воспоминание о той ночи, когда она помогала ему снимать совсем другое — рубашку, джинсы, майку…
Слишком яркое.
Закончив, она присела на пятки и заметила:
— Ты ужасно натер ноги.
Он знал об этом, сразу понял, что появятся волдыри, как только пересек в первый раз ручей и его ботинки намокли, но пока еще не ощущал боли. Единственное, что он чувствовал, это ее руки — мягкие, нежные, прохладные.
Она поднялась с пола, примостившись на краешек кофейного столика. Улыбка сочувствия не сходила с ее лица.
— Ты думал когда-нибудь, что можешь стать слишком старым для подобных игрищ?
Он постарался выглядеть бодрым и неунывающим.
— Я морской пехотинец. Мы, меднолобые, — ребята крутые. Никогда не становимся слишком старыми.
— Дай-то Бог. Тогда просвети меня, какой толк в двадцатимильном марш-броске в такую жарищу, не говоря о покалеченных ногах?
— Откуда, к черту, мне знать? Я следую армейским порядкам. Мне приказывают — я выполняю.
Улыбка Дорис стала шире, и он мог лишь смотреть на женщину и почти физически ощущать вкус ее губ. Милая и очаровательная улыбка, и предназначалась она ему, но…
Проклятье, за что такие истязания.
— Обычно я не захожу к знакомым без предупреждения, — извиняющимся голосом сказала она, — но у меня не было иного способа повидать тебя. А теперь вижу, что явилась не вовремя…
Он повторил ранее заданный вопрос:
— Что случилось?
— Мы с Кэтрин будем рады, если ты придешь как-нибудь к нам на обед. Я подумала, что это могло бы быть и сегодня. Но тебе, очевидно, не до визитов.
Он поморщился, услышав это "очевидно", но молча признал, что она права. Единственное, чего он жаждал сегодня вечером, это попариться в горячей ванне, принять аспирин и лечь в постель.
Нет, поправка: попариться в горячей ванне, принять аспирин и лечь в постель вместе с Дорис. Он почувствовал бы себя лучше, если бы она снова прикоснулась к нему. Ему бы спалось лучше, если бы она лежала рядом.
Спалось бы, усмехнулся он про себя. После десяти лет забвения и тайного ожидания, если ему наконец удастся заманить ее снова в постель, ни черта не будут они спать, как бы ни болело все его тело. Он удовлетворил бы десятилетнее ожидание, голод, потребность.
Удовлетворил бы неистребимую потребность в любви этой женщины.
— Как насчет завтрашнего вечера? Тебе уже полегчает к тому времени?
— Ага, — сдерживая радость, пробормотал он, — это было бы чудесно.
Она потянулась за сумочкой, словно готовясь уходить, и он испытал внезапную тревогу. Сейчас она назначит время, попрощается и быстренько исчезнет. Он пытался придумать, что бы такое сказать, лишь бы задержать ее подольше.
Но она не встала и не назначила пока время обеда.
— В воскресенье вечером Кэт сказала мне, что ты ей нравишься, и была абсолютно уверена в том, что и она понравилась тебе.
Ты ей понравился. Приятно, конечно, но это признание не должно иметь никакого значения. Девочке всего лишь девять лет, ей может понравиться почти каждый, с кем она знакомится. Нет, все же имеет какое-то значение, более того, — значит чертовски много. Это его тронуло, у него потеплело на душе, которую слишком долго ничто не трогало.
— Она действительно мне понравилась, — признался он. — У тебя замечательная дочка.
В воскресенье в ресторане он похвалил Кэт, и на какое-то мгновение она ощутила тревожный холодок. И сейчас ее кольнуло горькое чувство вины и раскаяния. Но, как и в тот раз, она постаралась скрыть свою тревогу. Как же больно слушать, когда он говорит что-то приятное о девочке, которую они произвели на свет!
— Тед… — Она сделала глубокий вдох, открыла было рот и смолкла, опустив глаза.
— Неужели тебе так трудно говорить со мной? — мягко спросил он, вглядываясь в ее лицо.
Дорис наконец решилась посмотреть ему прямо в глаза.
— Да, — ответила она с невеселой улыбкой. — Всегда так было, с самого начала. Никогда не знала, что тебе сказать или как с тобой обращаться.
— А если как с другом?
— Но мы никогда не были друзьями. От знакомства мы сразу перешли к…
К занятию любовью. Он никогда не слышал от нее ни этих слов, ни признаний в своих чувствах, которые она испытала той ночью. Да и осталось ли воспоминание об этом?