— Ты здорова? — негромко спросил он.
— Нет. — Ее прямота заставила его почувствовать себя еще более стесненно. Он перестал скрипеть качалкой и подошел к гамаку. Дорис не хотелось вызывать к себе жалость и она добавила: — Просто устала сегодня. — И вообще, подумала она, не хватит ли с нее этой прямоты и честности, из-за которой теперь придется страдать всю оставшуюся жизнь.
Тед сел в кресло, развернув его так, чтобы оказаться лицом к ней.
— Кэт сказала, что ты собиралась съездить в Флоренсвилл.
Ее доченька, должно быть, подслушивала, когда она звонила своим родителям и родителям Грега, чтобы договориться о встрече, ибо не говорила ей, куда собирается. Она не хотела, чтобы Кэт знала о поездке, пока сама не разберется, как новости отразятся на семейных отношениях.
— Ты им сказала?
— Да.
— И они…
— Они были ошеломлены!
Да, да, не расстроены, не рассержены, не разочарованы, не встревожены. А именно шокированы, ошеломлены, разгневаны. Они обвиняли и осуждали. Мать кричала на нее. Отец наградил ее таким убийственным взглядом, что не хотелось жить. Он с силой сбросил со своего плеча ее руку и отвернулся. Ее свекор неподвижно сидел с побелевшим лицом, не произнося ни слова. Он выглядел так же, как и в тот день, когда она сообщила ему, что погиб Грег — потрясенным, испытывающим запредельную боль. Свекровь заплакала, а Джим обозвал грубыми и оскорбительными словами.
Стыд. Это слово только и звучало. Тебе должно быть стыдно всю жизнь, бросил ей в лицо Стив. Лечь в постель с этим мужчиной — это значит потерять последний стыд, кричала мать. Но больнее всего была отповедь отца — ты опозорила нас, Дорис. Осрамила свою семью, своего мужа, свой брачный обет, себя.
— Что они сказали?
Дорис сжалась в гамаке, повернувшись набок и уткнув голову в согнутые колени. Сожмись она чуть больше, пришло в голову Теду, и ее бы не отличить от зародыша, испугавшегося появляться на свет Божий, на глаза людские в срамном виде. Обычная и весьма приличествующая поза для человека, оказавшегося в большой беде, особенно в ее совсем скверной ситуации.
— Не очень-то я их обрадовала.
Мягко сказано. Мать расстроилась до такой степени, что сказала, что лучше бы дочери не появляться у них, пока они не придут в себя, пока не разберутся в своих чувствах и не поймут, смогут ли когда-нибудь простить ее за такое ужасное поведение и обман.
Все оскорблены и угнетены, и всецело по ее вине. Она заслуживает наказания за то, что причинила столько бед, но… сколько же страдать ей самой? Сколько боли и позора придется перенести, пока на чашах Немезиды не уравновесятся тяжкий груз вины и кары, и пока невесомый — покаяния и искупления!
Истинное горе!
— Почему ты так поступила, Дорис?
Плотно сомкнув веки, она поддалась стихиям природы, впитывая освежающую прохладу ветра, который порывами пробегал по веранде, принося запахи накрапывающего дождя. Теперь, когда Тед и Кэт дома, она готова к буре. Дождливая ночь нужна, как союзник ее слез, вот только из-за молний их не спрятать…
Чувствуя, что мужчина наблюдает за ней, она медленно открыла глаза. Грозовые тучи затемнили небо, ускорив наступление сумерек. Она едва различала черты его лица, но не сомневалась, как если бы видела при дневном свете, что оно сурово. Неумолимо.
— Это казалось самым легким выходом из положения, — со вздохом ответила Дорис. — Все верили, что я была хорошей женой Грегу, что верна ему, что Кэт его ребенок, и я не стала никого разубеждать. Так было удобно для всех.
Это лишь повторение того, что он наговорил ей во вторник ночью, выругался про себя Тед.
— Отвечай на вопрос, черт побери. Не прячься за мою версию.
— Нет у меня никаких ответов, — устало возразила она. — Мне было девятнадцать. Я была глупой, эгоистичной. Совершила ошибку. Мне было трудно и хотелось, чтобы стало легче и не мне одной. Я сделала выбор, он оказался неправильным. Теперь я плачу за него и буду еще долго платить. Если тебя это не устраивает, ну что ж, извини, это все, что я могу сказать.
— Почему ты не сообщила мне, что беременна, после гибели Грега?
Она нервно рассмеялась.
— После гибели Грега я едва могла одеться самостоятельно. Не могла даже подумать о том, чтобы приготовить себе обед. Целую неделю я провела в постели, рыдая.
— А позже? — нетерпеливо бросил он. — После того, как прошло первое потрясение?
— После? — отозвалась она, как эхо. — У тебя так и бывало? После смерти твоего отца, после смерти Джуди и Грега ты оплакивал их несколько дней, а потом жил, как прежде?
Что на это ответить? Даже сейчас, много лет спустя, он все так же скорбел по потерянным им дорогим людям.
— После похорон Тейлора я стояла у его могилы, уже на пятом месяце беременности, сжимая в руках флаг, который мне дали парни из почетного караула, и ко мне подошла его мать, обняла и сказала: "По крайней мере, у нас будет его ребенок. В нем будет жить память о Греге".
Дорис перекатилась к краю гамака в противоположную от середины веранды сторону, встала и, прислонившись плечом к угловому столбу, уставилась в ночь, окутавшую замерший городок. Его тишину тревожно нарушали раскатистые предвестники приближающейся грозы, а темноту вспарывали далекие молнии…
— Оставшиеся месяцы беременности и особенно первые годы жизни Кэт я пользовалась всей той любовью и поддержкой, которые только можно было ожидать от семейства Грега. Его братья приезжали сюда и помогали по дому. Пока я была в школе, родные тетки сидели по очереди с малышкой. Меня приглашали на все семейные праздники, чтобы я не чувствовала себя одинокой. Устраивали дни рождения — и свои и наши с дочкой, приглашали на праздники Дня всех святых, Пасхи, Четвертого июля. На Рождество они помогали мне делать покупки, готовить, украшать дом задолго до его наступления, полагая, что мне особенно тяжело даются дни, близкие к дате гибели Грега…